Если у родителей один ребенок, они, судя по всему, сами впадают в детство, продолжая играть с ним, как с куклой, до тех пор, пока не откупится собственным родительским вкладом.
Живешь-то всего ничего, пошто бы ладом не прожить, не подумать, какая об тебе останется память. А память, она все помнит, <…> ни одной крупинки не обронит.
Жизнь, на то она и жизнь, чтоб продолжаться, она все перенесет и примется везде, хоть и на голом камне и в зыбкой трясине, а понадобится если, то и под водой.
И кто знает правду о человеке: зачем он живет? Ради жизни самой, ради детей, чтобы и дети оставили детей, и дети детей оставили детей, или ради чего-то еще? Вечным ли будет это движение?
Не может быть, <…> чтобы человек вступал в каждый свой новый день вслепую, не зная, что с ним произойдет, и проживал его лишь по решению своей собственной воли, каждую минуту выбирающей, что делать и куда пойти. Не похоже это на человека. Не существует ли в нем вся жизнь от начала и до конца изначально и не существует ли в нем память, которая и помогает ему вспомнить, что делать. Быть может, одни этой памятью пользуются, а другие нет или идут наперекор ей, но всякая жизнь — это воспоминание вложенного в человека от рождения пути. Иначе какой смысл пускать его в мир?
Нет ничего несправедливей в свете, когда что-нибудь, будь то дерево или человек, доживает до бесполезности, до того, что становится в тягость…
Ничто так не опасно для любой страны, как равнодушие народа.
Потихоньку да помаленьку жизнь притрется, человек приспособится, иначе не бывает.
Сладкое и тревожное обмирание по вечерам пред красотой и жутью подступающей ночи, когда уж и не понимаешь, где ты и что ты, когда чудится исподволь, что ты бесшумно и плавно скользишь над землей, едва пошевеливая крыльями и правя открывшимся тебе благословенным путем, чутко внимая всему, что проплывает внизу; эта возникшая неизвестно откуда тихая глубокая боль, что ты и не знал себя до теперешней минуты, не знал, что ты — не только то, что ты носишь в себе, но и то, не всегда замечаемое, что вокруг тебя, и потерять его иной раз пострашней, чем потерять руку или ногу, — вот это все запомнится надолго и останется в душе незакатным светом и радостью. Быть может, лишь это одно и вечно, лишь оно, передаваемое, как дух святой, от человека к человеку, от отцов к детям и от детей к внукам, смущая и оберегая их, направляя и очищая, и вынесет когда-нибудь к чему-то, ради чего жили поколения людей.
Смерть каждую минуту стоит против человека.
Смерть кажется страшней, но она же, смерть, засевает в души живых щедрый и полезный урожай, и из семени тайны и тлена созревает семя жизни и понимания.
Смотрите, думайте! Человек не един, немало в нем разных, в одну шкуру, как в одну лодку, собравшихся земляков, перегребающих с берега на берег, и истинный человек выказывается едва ли не только в минуты прощания и страдания — он это и есть, его и запомните.
Стареют с годами, а душой можно остыть и раньше лет.
Тому, кто не имеет ее, самостоятельность кажется настолько привлекательной и увлекательной штукой, что он отдаст за нее, что угодно.
Хорошая книга, как и плохая, создается из одних и тех же слов, расставленных, правда, в ином порядке, звучащих в иной интонации и благословленных иным перстом, но уже то, что первичное сырье берется из одной кучи, дает многим чудакам повод думать, что и конечная продукция должна расцениваться одинаковой мерой.
Человек в слабостях своих на всю жизнь остается ребенком.
Человек должен быть с грехом, иначе он не человек.
Человек приходит в мир и, пожив, устав от жизни, <…> а когда и не устав, неминуемо уходит обратно.
Это неправда, что на всех людей, одна смерть — костлявая, как скелет, злая старуха с косой за плечами. Это кто-то придумал, чтобы пугать ребятишек да дураков… у каждого человека своя собственная смерть, созданная по его образу и подобию…
РЕРИХ НИКОЛАИ КОНСТАНТИНОВИЧ
Николай Константинович Рерих (1874–1947). Русский художник, поэт, археолог. Автор книг «Шамбала», «Живая этика. Агни-Йога»; двенадцати книг духовной поэзии, в том числе «Цветы Мории», «Листы сада Мории», «Беспредельность», «Сердце», «Братство»; поэмы «Наставления ловцу, входящему в лес», статей на различные темы, книг по географии и археологии и пр.
Люди различаются на осуждающих и на творящих.
Поверх всяких Россий есть одна незабываемая Россия. Поверх всякой любви есть одна общечеловеческая любовь. Поверх всяких красот есть одна красота, ведущая к познанию Космоса.
Сильно в человеке безотчетное стремление к природе.
Человечество всегда ползет, как раки из корзины; все сомневается; куда-то стремится, не понимая ценной сущности стремлений своих.
РОЗАНОВ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Василий Васильевич Розанов (1856–1919). Русский писатель, публицист, религиозный философ. Автор книг «Уединенное», «Опавшие листья», «Апокалипсис нашего времени»; литературно-критических работ о Лермонтове, Гоголе, Достоевском; сборников статей «Литературные очерки», «Библейская поэзия», «Литературные изгнанники», «Критические этюды» и др.
Государство ломает кости тому, кто перед ним не сгибается или не встречает его с любовью, как невеста жениха. Государство есть сила.
Грубость и насилие приносят 2 % «успеха», а ласковость и услуга — 20 % «успеха».
Кто любит русский народ — не может не любить церкви. Потому что народ и его церковь — одно.
На предмет надо иметь 1000 точек зрения.
Проклятый алкоголь есть европейская форма опия… но качества и следствия его — точь-в-точь как опия и гашиша: одурение, расшатанность воли и характера, нищенство, преступление, вырождение, смерть.
Сколько прекрасного встретишь в человеке, где и не ожидаешь. И сколько порочного — и тоже не ожидаешь.
Только в старости узнаешь, что «надо было хорошо жить». В юности это даже не приходит на ум. И в зрелом возрасте — не приходит. А в старости воспоминание о добром поступке, о ласковом отношении — единственный «светлый гость» в «комнату» (в душу).
Только горе открывает нам великое и святое.
РЫБАКОВ АНАТОЛИЙ НАУМОВИЧ
Анатолий Наумович Рыбаков (1911–1999). Русский писатель, лауреат Государственной премии СССР. Перу А. Рыбакова принадлежат романы «Водители», «Екатерина Воронина», «Лето в Сосняках», «Тяжелый песок»; повести для детей «Кортик», «Бронзовая птица», «Выстрел», «Каникулы Кроша», «Неизвестный солдат». Цикл романов «Дети Арбата» («Дети Арбата», «Тридцать пятый и другие», «Прах и пепел») принес А. Рыбакову большую известность.